Ниточка №12 Всего лишь.

Конечно же подготовку к своему дню рождения Фиона начала с расклада таро. Это ж было ясно. К гадалке не ходить. Как и результат гадания. «И зачем время тратила, да колоду теребила по пустому. Карты этого не любят. Вот возьмут и обидятся. Как будешь тогда долгосрочные прогнозы для мэрии составлять? Ты же не метеоролог, чтобы у шелькупских шаманов ответы искать.» Невольно вспомнился прошлый градоначальник, обещавший уволить все метеобюро за одну маленькую ошибку. Ну, не разглядели приближающегося снегопада. Ну, завалило весь город по самые уши. Ну, электролинии там порвало, трамваи в сугробах позастревали. Но, ведь, всего один раз ошиблись и сразу: «расстрелять». Или или уволить? Нет, лучше расстрелять. А, не сабж.
В общем, результат гадания был прост и предсказуем. Спасибо этим трем столпам самостийного масс-медиа — Белуну, Темному и Алсу. Сказочники хреновы! Вот кого увольнять надо. Или расстреливать? А, не сабж... И, чтоб на форум ни ногой, ни лапой! Разрекламировали любовь к байланди так, что приходится на каждом светском рауте, на каждой тусовке с порога кричать голосом Ильи Муромца: «Взалкаю байланди! Да побыстрей!» Видеть его уже не могу.  От одного запаха воротить начинает! А куда деваться. Имидж, блин, ведь не синица — холить надь, чтоб не лишиться. Сабж!
Фиона тяжело вздохнула, отскреблась от диванчика и поползла готовиться к днюхе — мебель двигать, чтобы место для подарочных бочек освободить. Их ожидалось много. Карты обещали.
Но была среди выпавших сегодня карт одна, которая озадачивала. Фиона такую и не видела никогда. Знать не знала, что такая вообще в природе... то есть, в колоде существует.  Пересчитала колоду. Нет, все верно. Лишних карт нет. Но эта-то откуда? Фиона вгляделась в изображение ещё раз. На картинке - молодая женщина гармоничной архитектуры посылала зрителю улыбку Джоконды. В отличие от персонажа да Винчи, привлекательная брюнетка была практически не одета, однако, пикантная ситуация разрешалась самым талантливым из всех женских приемов — тонко подведенные прекрасной формы глаза женщины смотрели прямо, открыто и не отпускали. Легкая печаль и забота окутывали того, кто осмеливался разгадать этот взгляд, незаметно погружая в незримый внутренний мир незнакомки, выйти из которого прежним уже не было никакой возможности.
«Маска, а я тебя знаю?» - спросила Фиона у женщины на карте.
«Знаешь» - ответила та с улыбкой.
«Тогда, милости просим» - в ответ улыбнулась эльфийка, на миг ощутив себя доном Жуаном, приглашающим в гости статую Командора.
Она вставила карту в рамку старинного зеркала, что стояло у неё на столе для особо замороченных гаданий, в правый нижний угол. Чтобы сразу узнать загадочную гостью, когда та придет.

Расчистка территории под склад бочек ожидаемого тоннажа байланди продолжалась...

Если кто удивится, мол, друзей надо в гости ждать, а не бочки спиртного, то скажу: тут всё просто. Фионе легче прийти на свой день рождения к подруге и там всех увидеть, чем кого-то звать, собирать и рассаживать. Какая разница где. Правда?
Запыхавшаяся от работы, Фиона сделала себе чаю... просто чаю, блин, без байланди! И не надо вот этих ухмылок... Фиона сделала себе чаю... ну, хорошо, капнула пару капель для аромата и...  В общем, только села с чаем на диван, как в дверь позвонили.
На пороге стоял Он. Руки, как положено, держат за спиной подарок — все поняли какой именно. На лице широкая улыбка. Всё как положено.
- Неожиданно, - мягко говорит Фиона, как бы продолжая прерванную беседу. - Ну, входи, раз пришел.
Он переступает порог и протягивает свой подарок.
- Что это?
Он, слегка теряясь, смотрит на подарок, потом на неё.
- Что это?!
Он, не совсем понимая реакцию Фионы, уже смущенно протягивает руку ещё раз.
- Ромашки. Вот... - и хрипло добавляет: Кажется.
- Что это за прелесть!! - эльфийку, наконец, прорывает. - Боже мой! Я чего угодно ждала, только не ромашки. Сейчас! Посреди зимы! Боже мой! Это чудо!!

«Всё было замечательно, черт возьми!» - подумала Фиона, проснувшись на следующее утро. За окном стояла субботняя хмарь и торопиться было некуда. Она спокойно - чего уже столько времени не делала - приняла ароматную ванну с травами, сделала себе черный кофе с каким-то экзотическим ликером и присела за столом. Фиона была сейчас в самом привлекательном из женских нарядов и широкополой темной шляпе с синей ленточкой. Прихлебывая из чашки, она бегло оглядела себя в зеркало, отмечая, что за прошедший год практически не изменилась и позиций не сдала. А то! Знай наших!
А на душе-то иволги пели! Надо же, ромашки зимой приволочь! Даже тот боксер у О'Генри для своей жены всего лишь арбуз приволок. Нью-йоркскую мафию ради него положил и принес. Но не РОМАШКИ!
Фиона не заметила, как взяла карандаш и начала подводить глаза, все ещё витая где-то между эдемом и чистым космосом. Она снова взглянула в зеркало. «Ну, вот, морда лица обозначилась.» И вдруг увидела в зеркале два своих отражения.  Первое в центре — её собственное, и второе внизу, в углу справа — карта незнакомки.
Эта карта — это же я сама! Я сама себе выпала! Себя пригласила к себе...
- Ну, здравствуй, прекрасная незнакомка! - сказала Фиона, глядя в зеркало.
- Вот и я.

Отредактировано Аллёха (2013-02-03 22:53)

Ниточка №13 Requiem.

Амадеус Ван Фруттерман не завтракал уже шесть дней и примерно столько же не брился, поэтому когда в его дверь позвонили, он даже не озвучил сакраментального «кто там?», исполняемого обычно в лучших интонациях маэстро Армена Джигарханяна. Чувственный запах шавермы одним оглушающим натиском взломал все преграды его души, наглядно демонстрируя иллюзорность крепей физических, как то: дверей, замков, цепочек, до сих пор надежно укрывавших от мира скромное жилище одного из одареннейших композиторов современности. Более чем скромное.
Вообще-то, настоящее его имя было не Амадеус, да и фамильное древо произрастало не от столь сочных корней, как озвучивалось ныне. Просто уставший от бесчувственности музы классического искусства, расточающей свои благосклонные дары очевидным бездарям, а к его вдохновенным творениям проявляющей полную глухоту, он однажды оставил честолюбивые мечты прославить фамилию своего батюшки и, по совету друзей, облек себя покровами псевдонима.
Его дед — польский еврей, имевший, очевидно, тонкое чутье к ситуациям критического характера, успел вывезти семью в северные страны прямо перед войной, обрушившейся на Польшу и раскатившейся затем по всей Европе. В выборе дедом нового места жительства, впрочем, сказался некоторый просчет, ибо тяжелый сапог Арийца нагнал его даже на обледенелых берегах голубых фьордов. Однако, в том, как он выкрутился, проявился недюжинный талант и вся нерастраченная сила непризнанного гения. Прикинувшись потомственным лапландским эскимосом, дед не только сам избежал холокоста, но и спас несколько примкнувших к его чуму семей, так же искавших спасения от злонамеренной неизбежности. Согласно новообретенной легенде, импровизированное поселение саами-лопарей вело свою историю от древних стоянок аборигенов, проживавших неподалеку от этих мест на берегах дивного, богатого рыбой озера. Вследствие этого обстоятельства род получил прозвище «озерных людей». «Озеро» на местном диалекте звучало как «лох», а вот в изобретении названия родового водоема дедова фантазия снова дала сбой, и потому новый арийский наместник Лапландского берега услышал подозрительно славянское «понёв» или «онев»... В общем, фамилия поселенца была записана как «Lokhonov» и благополучно отправлена в архивы Рейха. Дальнейшие события, должно быть, Вам известны или, во всяком случае, не стоят перессказа здесь и сейчас. Заметим только, что волны послевоенной перекройки Европы привели деда и всю его семью в Россию, где они и осели. Здесь к Лохоновым впервые пришли успех и признание в богемных кругах российской глубинки. Они царствовали на подмостках местного Драматического и в залах Художественной галереи губернского значения пока не пришли Перестройка и Ускорение.
Последовавшее далее десятилетие ознаменовалось растерянностью одних россиян и периодом накопления другими того, что растеряли первые. Наш герой, тогда ещё юный, с головой окунулся в творчество, видя свое будущее блистающим всеми благами бытия. Но оно никак не наступало. Впрочем, совет старого приятеля Зингермана все же принес некоторые плоды, Амадеус был услышан в столице, а вскоре и сам перебрался в белокаменную, имея весомые надежды. Благодаря фамильному артистизму, Ван Фруттерман легко влился в местный этнос, быстро усвоив как и по какому поводу надо говорить «понаехали». Каждое утро, выходя в местную булошную, он здоровался с бабками  у подъезда, называя их по имени-отчеству и, по счастью, ни разу не перепутал. Вскоре Амадеус окончательно ассимилировал, составив единое целое с многомиллионным телом бомжеватого на вид коренного москвича, в теплый сезон обитающего на дачах, а все остальное время предающегося воспоминаниям о том, как хорошо было раньше. Надежда о славе по-прежнему вела его в звездное будущее своей непредсказуемой витиеватой тропой, пока не привела на порог квартиры Фруттермана Человека в черном.
Стоявший за дверью господин был настолько наглухо задрапирован в темные тона, что совершенно растворялся во мраке, царившем на лестничной клетке. «Опять лампочку разбили сволочи!»  Поэтому, первое и единственное, что увидел наш герой, отверзая врата, был висящий в воздухе кулек с шавермой. Да-да, Вы не ослышались. Как яркий представитель generation P, Амадеус сразу узнал великолепные формы сиськи козы Амалфеи, выполненной в лучших традициях постмодернового соцреализма из грязновато-бурой оберточной бумаги с вкраплениями древесных волокон, популярной во всех торговых точках Российской империи времен диктатуры пролетариата. Некогда вскормившая Зевса, в золотые брежневские времена эта сиська щедро рассыпала в потные детские ладошки карамельные подушечки, ирис «Кис-кис» и прочие элементы сладкой жизни, являя собой олицетворение самой этой жизни. И вот теперь благословенный символ, источая божественное амбре, парил перед лицом страждущего гения — лишь руку протяни. Конусовидная поверхность в нескольких местах была пропитана маслянистой слезой собаки, безвременно отдавшей свое тело для пропитания рода человеческого. Случайно прилипшая к бумаге ниточка нежно-зеленой капустки вызывала трепетное умиление в душе композитора.
Когда внезапная волна слабости прошла, Амадеус оказался в состоянии заметить, наконец, что амалфееву сиську крепко сжимает рука, затянутая в черную перчатку. Как только осознание сего факта пришло, из темноты нарисовался весь остальной силуэт. Стало видно, что верхняя часть лица незнакомца была исполнена в виде средневековой венецианской маски, нижняя же обернута шарфом. На Фруттермана был направлен пристальный выжидающий взгляд.
- Прошу Вас, проходите, - выдавил из себя Амадеус Ван Фруттерман, голосом и манерами весьма напоминая Иноккентия Смоктуновского позднего периода творчества. Посетитель сделал шаг в прихожую, и тут Амадеус сделал второе ошеломляющее открытие: оказывается, его гость, как и сиська, не висел в воздухе, а ходил вполне нормально, по-людски, на своих двоих. Просто в темноте коридора этого было не видно. Таинственный визави, полностью скрытый в тяжелых складках длинного плаща, прошелестел одеждами в гостиную, хозяин, борясь с позорным желанием упасть в обморок, проследовал за ним.
Незнакомец обошел кругом черный рояль, стоявший посреди комнаты, и остановился за ним. Маэстро привычно положил ладонь на крышку инструмента и, немного придя в себя, спросил, как это сделал бы персонаж Леонида Броневого из фильма «Формула любви»:
- Чем, так сказать, обязан?
Вместо ответа из черных складок выпал изящный конверт, услужливо скользнув к руке композитора. Желание театрализовать буквально любую ситуацию заставило Фруттермана выдержать паузу. Только после этого, не выходя из образа все того же уездного доктора, которому мало заплатили, он спросил:
- Что это? Извольте объясниться.
- Это заказ, - произнес расплывчатый голос, слегка придушенный длинным шарфом. - Заказ на Реквием и задаток.
«Меня признали! Реквием! Меня услышали! - неслось в голове Амадеуса. - Написать реквием это мечта каждого композитора. Господи, ты услышал меня!»
В величайшем волнении Амадеус схватил конверт, разорвал как смог и прочитал на маленьком прямоугольничке листа: «Лицо, пожелавшее остаться неизвестным, нижайше просит Вас, милостивый государь, написать Реквием. Произведение должно отвечать всем установленным канонам. Однако, полагаясь на Ваш талант, мы облекаем Вас доверием сочинить Реквием по своему усмотрению. Да пребудет с Вами сила Божья!
Настоящим заказом мы оговариваем срок его исполнения. По истечении срока, 31 января … года, заказчик полагает себя вправе прийти и забрать Ваше произведение.»
Вместо подписи стояла литера «Т».
«Это заказ, - подумал Фруттерман, - а где же задаток?» Конверт оказался пуст. Композитор обратил свой взор по ту сторону рояля... Человека в черном уже не было, а на рояле остался лежать промасленный кулек с четырьмя порциями остывающей шавермы.
«А вот и задаток...»
Он бросился за работу немедленно, как одержимый. Да! Его Реквием будет каноническим, но он вберет в себя только самое лучшее. Остальное будет отметено! Что это за плоские григорианские хоралы? Кому нужно монотонное коллективное завывание! Вот у Верди — солисты, дуэты. Это же гениально! Какая душевность, сколько страсти! А такой светлой, чистой, возвышенной грусти как у Моцарта больше не встретишь нигде. Но мы сделаем свой реквием, свое вИдение.
Значит так! Во-первых, к черту, прости Господи, церковное помещение. Действие будет проходить дома. В доме, где живет большая семья, символизирующая все человечество. Итак, семья, она же хор, напевая Kyrie eleison /«Господи, помилуй!»/, выходит на сцену, ведомые священником. У пастора в руках кадило и священное писание. Паства, одетая в просторные белые одежды, несет с собой подушки. Все готовятся отойти ко сну и священник должен прочитать им вечернюю молитву. И, собственно, это начинается — звучит торжественный Offertorium. Прославляя Христа, вознося молитвы и посвящая жертвы, семья потрясает подушками, из которых временами вылетают перья. Перья устремляются ввысь, давая понять страждущим, что их мольбы услышаны. Патер размахивает кадилом. Неожиданно раздается громогласный звук трубы и на сцену вбегает ребенок. В его руках  горящая свеча. Под тревожные аккорды Tuba mirum ребенок приносит весть о смерти. Он задувает свечу. Пораженные горестной новостью, мать и жена покойного падают в обморок. Их подхватывают на мягкие подушки, так кстати оказавшиеся в руках членов семьи. Все замирают. Следует немая сцена. Две с половиной минуты молчания. Это гениально! Ни в одном реквиеме такого нет.
Молчание нарушает священник: под тяжелые пассажи Rex tremendae /«Царь ужасающего величия»/ он напоминает присутствующим, что покойный пренебрегал пожертвованиями в местный приход, к тому же, не пришел на вечернюю молитву. За это Господь покарал его. Но члены семьи не согласны с ним, они верят, что ушедший был хорошим человеком. «Recordare» /«Вспомни, Исусе милосердный!»/ запевают они и бросают в злокозненного батюшку подушками. Поднимается полифонический шум, пух и перья летят во все стороны. Наконец, священник посрамлен и сбегает из дома. Умиротворенная семья собирается вновь. Звучит Confutatis /“Посрамив нечестивых»/, слегка напоминающий «Вихри враждебные...». Но тут, оставленные на подушках, приходят в себя мать и жена покойного. Они в глубоком горе. Их скорбь изливается во вдохновенной и страстной Lacrimose /«Слезная»/. Наконец, женский дуэт затихает. Начинается самая торжественная часть — Sanctus. Хор на разные лады восславляет Господа, а тем временем, витающие в воздухе перья постепенно слетаются над центральной частью сцены и складываются в человеческий силуэт. Мы понимаем, что в подушках были перышки ангелов и сейчас они подхватывают душу умершего, чтобы вознести её к небесам. Нет, это не будет дешевое лазерное шоу. Это будет настоящая 3D постановка с применением современных методов левитации. Хор-семья-человечество провозглашает «Lux aeterna!» /«Да светит им вечный свет, Господи!»/ Родственники ещё раз роняют слезу в отзвуках Lacrimosa. Облепленная перьями ангелов, душа возносится в рай. Финальная часть — In Paradismus  /«В раю»/. Точка.
С блаженной улыбкой исполненной мечты Амадеус поникает головой на клавиши любимого инструмента и замирает.
В этот момент появляется заказчик — Человек в черном. Он выхватывает с пюпитра нотные листки, жадно пробегает их глазами, потом подходит к рампе. Зал содрогается от его демонического смеха. 
- Я знал! - восклицает Человек в черном. - Я знал, что это убьет тебя! Ты выполнил заказ на самого себя! Всю жизнь я прозябал в твоей тени! Каждый день напоминал мне о том, что пока ты ходишь по земле, мне не будет признания в этом мире! Я сделал все, чтобы провалить все твои прослушивания. Я пустился во все тяжкие, лишь бы ни одно твое произведение не прозвучало со сцены. О, если бы это случилось! Если бы хоть одна сюита, сочиненная тобой, была исполнена в концертном зале, все было бы напрасно. Мир признал бы в тебе гения... Но нет! Теперь они этого не узнают. Только мне известно, какой великий композитор покинул ныне сей бренный мир. О, Амадеус!
Человек в черном начинает классически рыдать и вдруг... из его груди вырывается икота. Черный патетическим жестом хватается за грудь, поникает головой, продолжая сцену скорби. Икота повторяется. Громче. В зале раздаются нервные смешки. Злодей громко икает. Тут вскакивает казавшийся до того бездыханным Амадеус и, протягивая руку куда-то за сцену, кричит:
                                               
                                              Воды, воды! Не дайте же погибнуть!

Черный, оборачивается в его сторону пораженный:
                                              Ты... Ик!.. Не умер?

Входит гардеробщица:                                          Воду принесла.
                                             
Амадеус - Черному                  Ты не давал своей икотой дивной.
Поворачивается к гардеробщице:    Ему воды.
Она отдает кружку Черному:                           Ну, ладно, я пошла.           
Черный выпивает из поданной ему жестяной кружки. Икает, кашляет, хватает ртом воздух. Проходит несколько томительных мгновений, наконец дар речи возвращается к нему:
                                                  Ты отравил меня, убийца лживый,

Амадеус:                                    Что происходит? Темный, не томи!
                                                  Виденьем ослеплен твой ум игривый?
Темный:                                      Был налит в кружку чистый байланди!
                                                  А я не пью!
Амадеус:                                                       Я в курсе, но помилуй,
                                                  Я ничего не знаю про вино.
Суфлер высовывается из будки: Вы что за отсебятину несете!
                                                  Шекспира с Пушкиным смешали! Не смешно!
                                                  По счастью, режиссер не на работе,
                                                  А то бы всех нас из театра уж давно...

Из-за кулис выбегает Режиссер, за ним весь творческий коллектив театра.

Все трое:                                    Ну вот, пропали мы! О, горе, горе!
                                                  Молитвы не помогут. Друг, держись!
                                                  И пусть Шекспир давно уже не в моде,
                                                  Увидит Зритель,что Театр — жизнь.

Режиссёр:  Так! Стоп-стоп-стоп! У нас объявление!
Выходит к рампе и обращается в зал:
- Дорогие зрители, имею честь сообщить, что сегодня, 31 января у нашего уважаемого коллеги Темного, актера, сценариста и просто хорошего человека — день рождения! От лица всего коллектива мы поздравляем его с этой знаменательной датой и желаем больших творческих успехов и...
Темный громко икает, режиссер морщится.
- ...и всего наилучшего! - заканчивает он под нарастающие аплодисменты.

Занавес.

Отредактировано Аллёха (2013-02-02 20:41)

Надо добивать пока тепленькая. ))

Ниточка №14 добряк Весельчак.

Я... Так! Стоп! Давай по порядку.
Сегодня 6 февраля, на телефоне 20-59. Я сижу за столом. Стол стоит под окном. Окно выходит на какую-то грязную площадь. Буквально - выходит на площадь, это окно какого-то подвала. В окно видно заснеженную грязь и изредка чьи-то ноги. Шум машин слышно. Что ещё... Да ну его, это окно.
Я начал писать этот дневник, потому что... Нет. Не так: чтобы вспомнить, кто я есть. Это странно, но я, в самом деле, не помню ничего — ни кто я, ни как сюда попал в этот подвал. Вот написал и задумался. А что вспоминать-то нужно?
Кто я?.. Тут рядом со мной шкаф для одежды стоит. Ага, я так и думал, есть в нем зеркало. Ну, и что дает внешний осмотр? Горящие глаза, вокруг сплошная синева, шерсть во все стороны, уши. Рогов вроде нет, хвоста тоже. Ноги как у человека. В общем, почти как человек. Черный котенок на плече сидит. Как звать не помню. Ладно, пусть сидит. Почему-то котенок воспринимается как часть меня, моё, родное. Пусть сидит на плече. А что тут в шкафу? Полка каких-то свитеров, ниже джинсы вперемешку с футболками, на третьей полке всякое нижнее... прикол, в мешке телесного цвета, таком в дырочку. Чтобы не воняло что ли? Все кучами свалено, полный пэ. Это все моё? Кто знает...
Как я уже говорил, стол стоит рядом  со шкафом у окна, а по левую сторону от стола горы книг. От пола до потолка. Весь угол занимают. Книги по истории, философия всякая, какие-то романы. Я все это читал? А вот: «Энциклопедия комнатных растений». Тяжелая. Целых пять томов. Это тоже моё? Оглядываюсь дальше, но растений в комнате никаких не видно. Зачем же тогда книги по цветам? Чтобы такое купить, профессионалом надо быть в этом деле или фэном очумелым. Нет, я точно не ботан. Это-то уж, наверное бы, не забылось.
Дальше пошли осматриваться. Между книгами и другой стеной стоит топчан, накрытый горой одеял. Одеяла все старые, протертые, даже с дырками. Бомжатник какой-то. Кстати, стены все в драных остатках от обоев, штукатурка сыпется. Точно, бомжатник. Между топчаном и книгами ещё тумбочка умещается. То, что навалено на тумбочке мне ничего не дает: спутанные наушники несколько штук, видимо, сломанные, какие-то винты-шурупы, отвертки, батарейки, фонарики, фишка из казино... Фишка из казино? Откуда я знаю, что этот пластиковый кружочек из казино? Фиг знает, вид у него такой, что сразу на ум приходит казино, рулетка, фильм «Человек дождя». Но я не помню, чтобы по казино ходил. Туда, вообще-то, бомжей не пускают. Снова подхожу к шкафу, открываю вторую дверцу, куда в первый раз не заглянул. Там сплошные вешалки. Куртки, плащи, пиджак, рубашки — все черное. Вообще все. Как в похоронном бюро. И целая полоса рокерских футболок! Ого! Вот это точно фэном надо быть! Тут «Металлика», Старый индеец, Смерть с косой /красивая хламида/, Джон Леннон, опять «Металлика», футболка с логотипом какой-то Records и «Апокалиптика». Мне нравится балахон с белым тигром на груди. Вот его я и надену. Прохладно тут, в подвале. Если все это мое, я, наверное, по концертам мотался, по клубам там всяким?.. Ничего не помню. А вот, кстати, на подоконнике диски свалены. Некоторое время копаюсь в этой запыленной сокровищнице людских страстей и амбиций, но дисков групп, которые на футболках, нет. Джаз в основном, немного классики, какая-то готика и фолк-рок. Всё. Непонятный чувак тут обитает или обитал. Как можно носить майку с «Металликой» и не иметь дисков любимой группы. Может, футболку кто-то подарил?
Ну, продолжим. Сижу я, стало быть, в этой каморке ниже уровня моря и ни в зуб ногой ничего не понимаю. Значит, нужно дальше искать. Выглядываю в дверной проем. Двери нет, только дыра в стене. Вот в нее и выглядываю. Следующая комната большая, темная. Вдоль стен в несколько рядов коробки-ящики стоят. Какой-то склад. Выбираю из хлама на тумбочке работающий фонарик: пойдем, друг, с ревизией на склад.
Помещение по размеру похоже на маленький спортивный зал с ужасно низким потолком. Большие вентиляционные трубы крадут ещё половину пространства, из-за этого все время хочется пригнуть голову, чтобы не удариться, но, на самом деле, трубы выше, просто нервы ни к черту. В ящиках чего только нет: обувь зимняя, строительные спецовки, мыло хозяйственное (родители в детстве говорили, что оно из собак варится), тушенка, сгущенка (произведено в 1990 году), польский шампунь (во раритет-то!), несколько ящиков токайского и «Муската» белого камня, ватные телогрейки. У дальней стены железные стеллажи с полками во всю длину завалены мешками и пакетами. В них чай, сахар, соль, мука. Что это? Что все это значит? Где я все это взял? Не понимаю. И, вообще, мне здесь не нравится. Всё так мрачно. Бетонный мешок какой-то. Оглядываю стены. В пятно света попадает надпись БОЛЬШИМИ БЕЛЫМИ БУКВАМИ: бомбоубежище 017/48Б, отсек №4.
Ничего себе! Я что, последний из могикан? И тут меня осеняет: там наверху, на большой земле война! Африканское племя бинго-бонго запустило межконтинентальные баллистические ракеты. США в ответ включило ПРО. Но накануне главный компьютер Пентагона снова был взломан хакерами из развивающего детского клуба «Anonymus» города Харькова, и  половина американских военных спутников было повернуто в сторону хутора деда Миколы, чтобы своим излучением поднять урожай кукурузы на его поле. Поэтому, несколько бинго-бонговских ракет, из тех, что не упали на Израиль, сбитые палестинскими боевиками из автоматов Калашникова, донесли свои боеголовки до пустыни Невада и устроили там фейерверк. Там же теперь ядерная зима! Выжили только крысы и тараканы... И я!..
И я...

- Привет! - радостно воскликнул пузатенький весельчак, появляясь из-за бронированной двери, ведущей во внешний мир. - Наконец-то очнулся. А я уж думал, тебя в холодильник пора класть.
- Чтобы мясо не пропало! - добавляет он и смеется заразительным напористым смехом большого гнусавого крыса, в который раз обманувшего крысоловку.

…продолжение следует.

Отредактировано Аллёха (2013-02-09 00:49)

Ниточка №16 Дантист ошибается один раз

- На оленьей слезе, на моржовой моче, на талой воде с морошкового болота ягель настоян. Силу полярного сияния вобрал. Бери! Поможет! - старый шаман вложил в трясущуюся руку старухи прочный кожаный мешочек, наполненный драгоценным снадобьем.
Старуха зашептала — губами зашлепала,
Пятясь задом, из чума выползла,
Домой потопала.
- Как пройдет у внука испуг, так пройдет ночной недуг! - замогильным голосом напутствовал бабку шаман.

- Бабкин внук писается по ночам?
- Однако, так, - шаман был не рад новому гостю, да и чему радоваться, если он - твой конкурент, сам доктор Врангель.
- А что же послужило причиной болезни? - Макар старательно поддерживал профессиональный разговор, чтобы завоевать доверие «коллеги». «Коллега» сохранял корпоративную вежливость, однако, в близкие соратники к доктору не торопился, впрочем, определенный интерес к беседе он, все же, испытывал.
- Медведь, однако, - немного помедлив, ответил шаман.
- Медведь?
- Да-а-а... - раздувая щеки и вращая глазами, подтвердил селькуп. Он достал мешочек с сушеным ягелем и начал набивать свою длинную трубку из бивня морского котика. Делал это самоед неторопливо, размеренно, стараясь не просыпать ни одной драгоценной крупиночки. Однако, трубка была раскурена, пошла по кругу, а вслед за ней потекла и беседа.
- Та медведя не просто так приходил. Оленевода говорят, челюсть свою искал говорят, - шаман пыхтел трубкой как самый заправский гном, только колечки у него никак не получались.
- Без зубов в тундре не проживешь. Однако, лосося не поймай, тюленя не покушай... - селькуп набрал побольше дыма и старательно выдул над головой пару летящих пингвинов. Сам он, конечно, пингвинов никогда не видел, но слышал, что эта полярная птица живет во льдах где-то глубоко-глубоко под ногами, под слоем вечной мерзлоты и ещё дальше. А больше шаман из объяснений пьяных метеорологов ничего не понял, поэтому представлял себе пингвинов в виде объевшихся гагар-переростков с крыльями редкого для их заснеженного мира черного цвета. Красиво. 
- Только морошка можно без зубов, - старик пожевал губами воображаемую морошку и сплюнул с досадой.
- Какая морошка ночью? - возопил он, вероятно, сопереживая большому белому страдальцу.
Белый доктор, попыхивая в свою очередь трубкой, вынужден был согласиться:
- Да уж, морошку до весны завалило.
- Вот я и говорю! - забирая трубку, констатировал шаман. А когда ягель в трубке вновь раскалился, и жилище наполнилось стаями летающих пингвинов, продолжил:
- Шибко злой медведя был. У-у-у! Как росомаха!
- О, как! - Макар слегка побледнел. Хорошо, в красноватом свете очага этого было не заметно.
- Да-да-да... - продолжал нагнетать селькуп.
- Ну, и что? - с трудом выдержав положенную паузу, поинтересовался доктор.
- А что?
- Ну... медведь-то что?
Блин, снова пауза! Ох, артист этот шаман, ох, артист! Самому уже интересно, что же там медведь: ушел, не ушел, нашел свою челюсть, не нашел. Так не говорит — приличия надо соблюсти. Разговор, однако, спешки не любит. Спешишь, значит, собеседника не уважаешь, себя не уважаешь. О, как!
- Однако, ушел, - сообщил селькуп, махая рукой, будто ничего особенного не произошло.
- Как ушел?
- А так. Сначала кричал: Где этот доктор? Я ему ребра переломаю!
Доктор Врангель поежился от пробежавшего по спине холодка. Видать, ветром полог чума приоткрыло, да сквозит...
- Так почему же он ушел?
- Я ему лопату дал, он и убежал.
- Лопату? Меня колотить что ли?
Селькуп смеется:
- Не-е-е... Морошка под снегом копать. Чтобы с голода не помереть. Шибко исхудал, однако, хозяин тундры.
Макара пробило. Он хохотал и не мог остановиться. Старый шаман уже всерьез засомневался в психическом здоровье доктора. Уже и бубен приготовил, и таблетку из оленьей лепешки, как Макар неожиданно перестал смеяться, положил трубку возле очага и вышел.
Бывает в заполярье утро и посреди ночи.. Это когда оленеводы выспятся и пойдут в тундру по «утреннему делу», а на станции метеорологов московский гимн по радио начнут передавать.  Ох, хорошо под тот гимн бубенцы на морозе звенят! Ну, так вот: одним таким условным тундрюкским утром видели оленеводы, как вышел из своего дома Белый доктор, запряг собак в сани, да и был таков.
- А куда поехал-то?
- Однако, не сказал. Шибко серьезный был.
- Может, в город за лекарствами поехал?
- Может и так. А только далеко до ближайшего города. Вертолетом можно, больше ничем.

Вернулся доктор Врангель не скоро. Шесть раз селькупы под гимн в тундру ходили, на седьмой собачья упряжка доктора и привезла. Весь он замерз и не двигался. Снесли его к шаману, натаскали в чум тюленьего жира побольше, разлили в плошки, да разожгли. Шаман приказал снять с доктора всю одежду, обложить его телами селькупских женщин, а сам принялся ходить вокруг чума и бить в бубен. Так велит обычай.
Макар открыл глаза только на третий день. Полежал ещё немного, пригревшись среди самоедок, потом все-таки встал, оделся и подсел к огню. Старый шаман, сидевший на другом конце очага, передал Макару трубку. Костяные обереги на его одежде простучали приветливо, по-домашнему.
- Ты, вроде как, сегодня второй раз из женщины вышел, - посмеиваясь проговорил шаман.
- Вроде того, - улыбнулся в ответ Врангель.
Они засмеялись чему-то теплым, тихим, бесконечным смехом, которым умеют выражать свои чувства только аборигены сурового бескрайнего Крайнего Севера.
- Тогда принимай гостей, - сказал селькуп. - Третий день тебя дожидается, однако.
Макар отвернул полог чума, и внутрь просунулась огромная голова белого медведя.
- У-у-у! - хозяин тундры улыбался всей своей сияющей белозубой пастью.

P.S.: Доктор Врангель с тех пор не хвастается трофейной медвежью челюстью и об этом случае предпочитает не говорить. А на вопрос «Вы какой доктор?» отвечает с достоинством: «Хороший».

19.02.13

Отредактировано Аллёха (2013-02-19 22:49)

Ой, спасибо! ) На самом деле, ниточка начиналась об одном, а закончилась совсем другим. Не знаю, заметно это или нет, но после вступления о "профессиональном разговоре" сюжет на медведе зацикливается, а потом и вовсе тема меняется. А хотел анекдотическую вещицу сваять о конкуренции. Оставим на будущее. )) Сейчас и так много всего "варится"

Ирин, не завидуй, мы и тебя в броню оденем. ))

Эх, Хегаеза! Что там мои вирши. У тебя есть Соевая девочка. И это уже не напрасно! )

Ниточка № 17

Наталья написал(а):
“А нас возьмут девушек спасать? А то мы с Хегаем всегда готовы - нам бы ЩЩИТ и бронелифчик, и гранат побольше))”
                       
                                           
                                        Прифронтовой романс

Действующие лица:
Комендант крепости в Еремино полковник Ируся
Командир бригады особого назначения Хегай
Бригадный комиссар Наталья
Эмиссар астральных анархических сил Анна Махно
Агент в тылу врага штандартенфюрер Берта фон Штирлиц
Начальник лазарета Мартышка
Надежда

- Ну, шо? Где наши бравые матроны? Где Робертик? - выбирая косточки из вишен, вопрошала дама в яркозеленых галифе, желтых замшевых сапогах, бараньей бурке, покрывшей полкомнаты, и белой-белой папахе с розочкой вместо кокарды. Это Анна Махно - эмиссар астральных анархических сил.
- Где ты вишни взяла? Зима ещё не кончилась! Даже я со своими связями вишен в такое время не пробовала, - удивлялась комендант крепости в Еремино Ируся, - только черешни.
- Ты не увиливай от ответа, - не преминула увильнуть Махно. - Робертик где? И кто ещё сегодня будет? Долго нам в собственном соку томиться?
/А надо сказать, уважаемый читатель, что Анна Махно была не только в самом расцвете, но и просто в полном соку/
- Нету больше Робертика, - как можно серьезнее сказала начальник полевого лазарета, главврач Мартышка.
Гробовая тишина зависла на мгновенье над заснеженными лугами Еремино, но потом Махно, все-таки, нашлась:
- Не пугайте, - голосом человека, не верящего в роковые случайности возразила она. - Зомби из Сколково забрали её в свой склеп Науки?
- Тебе же сказали, полковника госбезопасности Светланы Робертика больше нет среди нас. - тихо произнесла Ируся. И, наклонившись ближе к Махно, добавила ещё тише:
- Отныне в стане врага действует штандартенфюрер Берта фон Штирлиц, внучка Штирлица. Детали задания не разглашаются. 
Ируся выпрямилась и как ни в чем не бывало занялась своими комендантскими делами. Она варила суп.
- Слушай, Ань, а почему ты эмиссар? – Мартышка задала давно мучивший её вопрос. – Что это значит?
- Что такое эмиссар? – Махно даже удивилась. – Ты про эмиссию электронов слышала? Это когда электронам становится тесно внутри ограниченного пространства проводника и они вылетают в окружающее пространство.
- Угу, угу, - закивала головой Мартышка, представляя себе как при снятии энцефалограммы мозга прибор вдруг зашкаливает, а перо самописца рвет ленту и мечется туда-сюда, разбрызгивая чернила. По другому представить себе эмиссию электронов начлазарета не могла.
- Ну, вот, - довольным тоном говорит Махно. – Через вселенную пробежали астральные силы высокого напряжения, в результате появилась я. Эмиссар астральных анархических сил.
- Понятно. А где же Хегай с Натальей? - спросила Мартышка, сдувая пену с пива. - Пора бы начинать. И только Махно собралась огласить перечень наиболее вероятных предположений, где искать этих блудных овец, как дверь резко распахнулась.
Первым в помещение вошел сапог комиссара бригады особого назначения Натальи. Вслед за ним явилась сама Наталья под ручку с командиром бригады Викторией Хегай. Кроме кирзовых сапог на Наталье, как влитой, сидел бронелифчик, фигуру окутывала защитного цвета плащ-палатка. На плечи комбрига поверх перекрестья пулеметных лент был небрежно наброшен знакомый китель брежневского покроя. Комбриг Хегай бронелифчик принципиально не носила и пулям не кланялась.

Наталья растянула меха трофейного аккордеона и запела:
                       
Нам бы ЩЩИТ и бронелифчик, и гранат побольше,
Мы пошли бы с Хегаем аж до самой Польши.
Что там Польша, не слабо нам хоть и до Берлина,
Да забыли в том Берлине, хто такой Мущщина!
                       
Кариёза, отбивая сложный ритм палочками для еды:
                       
Эх, давай-ка запевай, ты моя подруга,
Мне твое плечо опора, как седлу подпрууга!
Мы проверены в боях даже в Антарктиде
Бронелиф идет тебе, как карриатиде!
                       
«Это как?» - тихо интересуется Наталья, наяривая на гармошке.
«Да не закрывает нихрена!» - громким шепотом отвечает кариёза.
                       
Хором:
                       
Нам медали-ордена
А нифига не наада,
Мы пингвинам мир несем -
Вот нам и награада.
                       
Эй, пендосы, разбегайтесь,
К вам идем мы с Хегаем!
Как вы там не упирайтесь,
Всем по байланди нальем!
                       
В бронелифчиках и касках
Нас так просто не возьмешь,
Выйдем мы на супостатов,
Пусть их всех бросает в дрожь.
                       
Кариеза, выступая вперед:
- На грудях крестом повешу
Ленты пулеметные,
Байланди в руке и вожжи,
-Эй! Гони, залетные!
                       
Наталья:
- Эй, Хегай! Кто тут «залетный»?
Кариеза:
- Ну, Наталь, кажись, не мы.
Наталья:
- Брось свой юмор искрометный!
Выпьем лучше байланди!
                       
Наталья, делая лирическое лицо:

Я повешу бронелифчик на ветру сушиться,
Не пришла ещё пора нам с врагом сразиться,
Наливай-ка байланди, Кариёз родимый,
Нафига нам попенгу… эти, блин!.. мущщины!

А теперь патриотическое:

Что нам этот бронелифчик!
За Россию – вашу мать! –
Выйдем даже без берета
В чисто поле воевать!
                       
И снова хором:
                       
Испокон веков в России
Было три богатыря,
А теперь стоим красиво
Я, Хегай… и снова я!

- Ай, молодца! - хватанула папахой об стол Махно. - Вот, Ируся, глянь! Девки времени зря не теряли. Видно, проработали задание. А мы что?
- Не мы, а ты! - размахивая разделочным ножом перед носом эмиссара, проговорила товарищ комендант. - Я свое задание прямо сейчас отрабатываю!
И она резким движением ножа отправила нарезанную картошку в котел с супом.
- Ну, да, - задумчиво глядя в клубящийся над котлом пар, сказала Анна, - кто на кухне баллы зарабатывает, кто перлы на гармошке выдает, одна я не при делах.
- А ты, - с жаром проговорила Мартышка, - связь с астралом обеспечиваешь. Гляди сколько энергии на нас из космоса идет, благодаря тебе. Даже мухи за стеклом оживают. Ну, скажи, кто бы ещё догадался к празднику восьмого марта представление устраивать? Скажи, кто? Ведь это мужики должны, по идее, нас развлекать и баловать. Ведь это же наш день! Все так считают. А мы возьмем и сделаем его по-настоящему нашим. Сыграем спектакль, накроем стол - устроим праздник для наших мужиков. Они обалдеют. Захотят стать ещё лучше, увидев, какие у них классные мы. Понимаешь? Твоя идея просто класс!
- Да, Ань, мы поддерживаем, - говорит Наталья. Они с комбригом опрокидывают по 50 капель боевых не чокаясь.
- Вот и ужин готов, - почему-то со вздохом сообщает комендант Ируся.
Эмиссар астральных анархических, немного зардевшись от несомненно лестных слов начлазарета, с достоинством водружает папаху на положенное ей место и степенно встает.
- Ну, что, девы! - говорит Анна. - Все готовы? Тогда вперед!

Все направились к выходу, смеясь и переговариваясь, вывалились в дверь.
- Постойте! А я!
Вика, Анна, Наталья, Ируся и Мартышка дружно оглянулись. На кухне осталась только Надежда.
- А мне что делать? Какая у меня роль? - спросила она.
Воцарилось молчание.
- Оставь надежду всяк сюда входящий. - хихикнула Мартышка.
Неторопливым шагом подошла комиссар бригады особого назначения и, заглянув Надежде прямо в глаза, сказала негромко и просто:
- А тебе, Надя, выпала самая трудная роль в нашем спектакле.

Над крепостью в Еремино яростно светило набирающее силу солнце. Весеннее безумие прозрачными клубами наполняло воздух. В высохшие тельца мух, беспорядочно валяющихся между окон, с трепетом возвращались радостные субстанции душ. Мартовская реинкарнация была в самом разгаре. Жизнь пульсировала в каждой клеточке этого мира. Наталья глубоко вдохнула густого, чистого ереминского воздуха и договорила:
- Ты сдашься последней.

Пост скриптум:
Я написал поздравление к 8-му марта. Написал, как это уже стало привычным для всех, в виде «волшебной ниточки». Я не задумывал её специально: вот сяду и напишу поздравление. Мне есть над чем работать сейчас. И это не очередное заказное или «программное» произведение.  Она родилась спонтанно, благодаря, все так же, вам. Точнее, ниточка свилась из натальиной фразы, которая заслуженно заняла место эпиграфа к эпизоду № 17. Но, пока я работал над ней, меня не покидало ощущение чего-то не правильного, какой-то раздвоенности души. С одной стороны, я делал любимое дело, но с другой, не писалось, никак не мог сосредоточиться. И вот сейчас закончил, перечитываю. Ну, да, ниточка получилась. Ну, да, немного «по шаблону». По моему авторскому шаблону. Но почему не покидает ощущение неправильности?
И я, кажется, догадываюсь почему. Потому что, все это, все слова любви, обожания, восхищения, уважения, которые должны были прозвучать, должны быть сказаны не к празднику восьмого марта и не раз в году. Каждый день, в любой из дней. Потому что, выражаемые этими словами наши чувства к вам не дискретны – только «здесь и сейчас», 8-го марта, такого-то года… Нет. Они пронизывают нас всегда.
Доказательства? Доказательства у любви разные, и, я думаю, вы найдете их не только в международный женский день, но и каким-нибудь серым утром одного из самых обычных будних дней. Просто будьте внимательны, будьте немного настороже. Просто будьте рядом с нами. Всегда!

Отредактировано Аллёха (2013-03-09 01:29)